Журнал “Орден”, октябрь 2013
У Александра Дмитриевича Тихомирова выразительное и очень глаголистое творчество. Оно само рассказывает об авторе: открывает его внутренний мир, круг интересов, привязанностей, увлечений, заявляет о гражданской позиции — в общем, говорит обо всем, что душу тревожит и мучит. При этом видно, что художник, желая оставаться самим собой, не старается угодить власти. Он строптив и независим, а порой и эпатажен. Многие работы, написанные им в советский период, явно не соответствуют духу того времени и «установкам партии и правительства».
Тем не менее, благодаря непреходящей значимости поднятых тем, щемящая нота сострадания звучит и льется из многих его полотен. Причем его сострадание не сентиментально — малодушное, проявляющееся лишь в констатации беды и желания побыстрее дистанцироваться от душераздирающих ощущений при виде чужого горя. Сострадание Тихомирова иного порядка. Оно чрезвычайно участливое и харизматично истинное. Оно не дистанционно констатирующее. Оно выстраданное. Видно, что оно идет от истерзанной чужой бедой души художника, которая всегда была очень чувствительна и восприимчива к страданиям других.
И здесь я бы обратил особое внимание на циклы картин, касающиеся библейских сюжетов, человеческих страданий. В этом же ряду стоит серия работ под названием «Бабий Яр» — парализующий ужас невинных людей, обреченных на смерть, пронизывает до глубины души. То горячее, жгучее сострадание, с которым Тихомиров, в силу данного ему таланта, прикасается к этой вечной теме, говорит о многом. Видно, что трагедия Бабьего Яра обоюдоострым осколком измученной памяти постоянно бьется в нем, всегда готовая задеть аорту.
Вырос я в Киеве. И как только начал ходить в школу, мама повела меня на Старое Лукьяновское кладбище на могилу моей прабабушки Феклы Дмитриевны. Проходя мимо Бабьего Яра, она сказала мне: «А ведь здесь могла лежать и я». В то сентябрьское утро 1941 года она провожала своих школьных подруг-евреек, которые с родителями, колонной, шли к Бабьему Яру. В районе Львовской площади сопровождавший колонну конвоир-немец спросил у моей матери: «Юден?» Мать сказала: «Нет, русская». Немец выдернул ее из колонны и пихнул в спину: «Weg! Уходи!» Так моя мама чудом не разделила страшную судьбу своих школьных подруг. Ее и моей бабушки час пробил позже, когда их — русских и украинцев — загнали в телятники и отправили в фашистское рабство в Германию, а деда-подпольщика расстреляли. В Бабьем Яру были расстреляны не только евреи. Здесь потом сложили голову более 25 тысяч военнопленных, подпольщиков, коммунистов, комсомольцев, цыган, здесь расстреляли троих игроков футбольной команды «Динамо» — участников так называемого «Матча смерти».
Чтобы лучше осмыслить и понять масштабы человеческой трагедии, картины жизни, опрокидываемой в смерть, которые отражены в цикле Александра Тихомирова «Бабий Яр», приведу всего один рассказ очевидца, немца, военнослужащего СС шофера Хефера. По приказу своего начальника он поехал в Бабий Яр, чтобы отвезти на склад вещи расстрелянных евреев:
«Раздетых евреев направляли в овраг примерно 150 метров длиной, 30 метров шириной и целых 15 метров глубиной… Когда они подходили к краю оврага, немецкие полицейские хватали их и укладывали на трупы уже расстрелянных… Это происходило очень быстро.
Трупы лежали аккуратными рядами. Как только еврей ложился, подходил немецкий полицейский с автоматом и стрелял лежавшему в затылок… Спускавшиеся в овраг были настолько испуганы страшной картиной, что становились совершенно безвольными… В то время, как одни люди раздевались, а большинство ждало своей очереди, стоял большой шум.
С места, где происходило раздевание, овраг не был виден, так как он находился на расстоянии примерно 150 метров… Кроме того, дул сильный ветер и было очень холодно. Выстрелов в овраге не было слышно… Из города прибывали всё новые массы людей, и они, по-видимому, ничего не подозревали, полагая, что их просто переселяют».
Забыть об этом, память отрубив, думаю, человечество никогда не сможет! Вот и Александр Дмитриевич, прикоснувшись к этой трагедии, сделал все, что мог — он увековечил память жертв чудовищной войны ради настоящего и ради будущего, ради того, чтобы люди всегда помнили об этом злодеянии и никогда не позволили ему повториться.
Увы, приходится констатировать, что рецидивы прошлого в наши дни во многих странах гулким эхом звучат все чаще и чаще. Мы живем в неспокойном и нестабильном мире, год от года все более хрупком и уязвимом. Возникло новое масштабное зло — терроризм, быстро выросший в самостоятельную глобальную силу. С фашизмом его объединяет многое, в частности намеренное игнорирование международного и внутреннего права, полное пренебрежение моралью, ценностью человеческой жизни. Да и коричневая чума не канула в Лету, как казалось некогда в эйфории Великой Победы — она в ряде стран вновь поднимает голову. Нужно новое, твердое слово в борьбе со всем этим злом — подобное тому, что сказал почти семьдесят лет назад германскому фашизму Международный Нюрнбергский военный трибунал, подобное тому, которое отчеканил своими картинами русский художник Александр Дмитриевич Тихомиров.
